01-01-2010
Древние люди мифологизировали все, что видели. И даже (или особенно) то, что делали сами. И правда, разве это не чудо — из бревна обыкновенного сделать замечательный удобный и красивый табурет. О всех своих мифологических (космогонических и прочих о мироустройстве) идеях древний человек стремился проинформировать мир (проинфорМИРовать МИР). Чтобы сконцентрировать свои знания, выразить большое в малом, он их зашифровывал в символы и знаки. И изображал все эти символы и знаки везде. В том числе и на стульях. Так что любой предмет человеческого обихода был наполнен глубочайшим смыслом и повествовал, если не о сакральных тайнах, то уж как минимум о ратных подвигах предков. Поэтому просты е, неукрашенные стулья у неоцивилизованных племен встретить можно редко. Обычно они украшались резьбой, иногда выполнялись целые с кульптурные группы — в объеме или рельефе. Если резьбу считали слишком трудоемким занятием, а в окрестностях встречались естественные красители, в ход шла роспись. А можно было сочетать и то, и другое — вырезали изображение, а потом его красили. Плетеная мебель тоже в своем роде мифологизирована. Каждый тип узора — это зашифрованная информация, недоступная для непосвященного. Самое простое, что там кодировалось — это «автограф» мастера или племени. Но можно было зашифровать и свое представление о мироустройстве.
Поверхность можно украсить еще множеством способов. Например, инкрустировать раковинами. Или «покрыть ковром» из бисера. Можно обтянуть кожей или тканью. Главное не способ, а эффект — изделие должно быть ярко орнаментировано; желательно, сплошным орнаментальным ковром. И радовать глаз.
Позже, когда мир усложнился, и вместить рассказ о нем в орнамент стало невозможно, на первый план выступил эстетический акцент.
В Древнем Египте формы просты и лаконичны. Чистые линии и гладкие цвета в живописи — и те же чистые линии в мебели, изящная простота. Если кривизна — то очень небольшая, нюансная.
В Месопотамии чуть больше декора; пышнее, тяжелее искусство и архитектура. И те же пропорции в стульях. Более массивные и ярче украшенные, чем египетские.
Пропорции древнегреческого храма соразмерны человеку. И мебель так же добра и человечна, как и архитектура. Гибкие линии, пластичные формы. Стулья, которые позволяют сохранить тщательно уложенные складки хитонов и принять позу, удобную и естественную. Кстати, лучше всего даже не стул, а ложе-клине, чтобы можно было совсем расслабиться.
Сурово-помпезный Рим соотносит типы стульев с должностями. Основные типы были таковы: для консулов и преторов — курульные кресла с квадратным сиденьем и ножками Х-образной формы, для высших должностных лиц и заслуженных граждан — скамья с двойным сидением — бицеллум, солиум — кресло для главы семейства и катедра — стул с удобной полукруглой спинкой для женщин.
Античность умерла, и на смену ей пришли «темные времена». Мебель упростилась почти до первобытного состояния. Только прямые линии. О пропорциях можно сказать одно — «неклассические». Тяжелые и грубые стулья-сундуки. Стулья с прямыми спинками. Аскетизм в идеологии требовал лишить человека любых земных удовольствий. Поэтому даже подумать о том, чтобы сделать спинку чуть изогнутой или подлокотники более удобными, было почти кощунством. Поза должна быть прямой и строгой, и, желательно, неудобной.
К периоду готики пропорции облегчаются, в композиции начинает доминировать вертикаль. Этот период мебельной истории как никакой другой связан с архитектурой. Стул похож на уменьшенную модель готического собора. Те же пластические приемы, композиционные решения, розетки и каннелюры и все та же всесильная вертикаль. Потом пути мебели и архитектуры разойдутся и уже больше никогда так близко не смогут соприкоснуться.
Возрождение вернуло идею о ценности человека. Долженствование достоинства в позе не оспаривается, но ценность человеческой личности подразумевает создание для нее удобств. Появляется эргономичная кривизна поверхностей, сиденья дополняются подушками из бархата или из гобелена. Или даже покрываются коврами. Стулья приобретают пропорции, закономерности которых действенны для любого предмета. Все должно быть прекрасно, гармонично и пропорционально. Стул, как и любой другой предмет, должен давать усладу глазам, разуму и телу. Декор умеренный, ровно столько, сколько надо.
Эпоха барокко завихрила линии и пустила рябь по строгим фасадам. Ренессансные пропорции не затерялись, но начали обрастать декоративными деталями, чистые контуры приобрели усложненную форму, ткани для обивки стали богаче, утонченнее и декоративнее. Деревянные детали золотились, для обивки использовался атлас и тонкие гобелены с пасторальными сценами. Буйство криволинейности, усложненности, изощренности форм все нарастало, барокко эволюционировало (или вырождалось — кому как больше нравится) в рококо. Прямые линии были изгнаны из мебели, ножки стульев, кресел и канапе напоминали своим изяществом дамские ножки, а роскошная обивка — дамские же туалеты. Мебель стала предельно уютной и располагающей к отдыху. На ней можно было принимать непринужденные позы и вести игривые светские беседы, столь же легкомысленные, как мебельные ножки.
А потом наступила реакция на пресыщение приторно-сладким витиеватым продуктом.
Деликатеснейший пир рококо сменился постноватым классицизмом. Все витиеватости оказались не у дел, в моду вернулись колонны и пилястры, некоторая тяжеловесность и солидность. В качестве обивки предпочитался бархат глубоких тонов, кожа и сукно. Стулья стали похожи на троны, а не на изукрашенные бонбоньерки.
Ампир вырос из классицизма, весомые ножки стульев-тронов снабдились львиными лапами и прочими военно-героическими атрибутами вроде знамен, лент и копий. Красный бархат, как наиболее героическая материя, стал наиболее популярен, а все, что не напоминало о тяжеловатой, строгой роскоши Римской Империи, с позором изгонялось из модных интерьеров.
Затем на смену ампирной мебели пришла мебель в стиле бидермайер. Стулья и кресла снова упрощаются, декора все меньше, для обивки используется ситец и репс. Формы округлые и мягко изогнутые. В ту же стилевую тенденцию попадают и знаменитые изделия Тонета — венские стулья из гнуто-клеенной древесины. Плавные, лаконичные линии — и только необходимые детали, ничего лишнего. Особая эстетика создается исключительно средствами технологии. Это было революцией в мебельном деле.
Но проходит немного времени, и технологически обоснованный изгиб венского стула превращается в упруго-хлесткую модерновую кривую. Перезрелый растительный орнамент подавляет конструкцию.
Соответственно этой тенденции новое течение должно было смести все декоративные наслоения модерна. Так и случилось. Конструктивизм, функционализм и Баухауз очистили конструкцию до предела.
Казалось бы, обнаженное нутро вещей уже никогда не обрастет плотью декора. Но по закону маятника, оппоненты функционализма смогли выйти на новое качество декоративности. «Добавленный» декор так и не вернулся, но зато сама форма приобрела новое свойство- игрой силуэтов, красок и фактур удалось добиться поразительных и качественно новых декоративных эффектов.
Этот круговорот, смена тенденций — то усложнение, то обеднение формы продолжалось весь 20-й век, все быстрее и быстрее, наслаиваясь и пересекаясь.
К 90-м годам оформился минимализм как стиль. Простота, доведенная до нуля, но это звенящая простота, она глубока и обдумана, она наполнена содержанием, сопоставимым с символичностью первобытной мифо-мебели. Нужно было пройти весь круг, чтобы на новом витке выйти на чистые и умные формы. И именно сейчас минимализм уже на шажок-другой переступил грань своего зенита. Что дальше? Столь глубокое погружение в чистую простоту по закону контраста должно смениться буйством форм, фактур и декоративных эффектов. Посмотрим…
Елена Новицкая
Источник: www.garniture.ru
Обсудить статью
